Средиземноморские гастроли

Я вовсе не собиралась в Сестри-Леванте. Я совсем никого там не знала, не прочла ни строчки о городе, не разбиралась, что там ценного и охраняемого Юнеско, кто там живёт и ходят ли туда поезда. Но летний семестр в университетском городке на юге Германии закончился, и меня и мой большой оранжевый чемодан выставили из общежития. Свет моих очей, радость моего сердца, отрада моей души, мама-Италия, всё лето я изучала подступы к Брюсселю и Амстердаму, но ты осталась на сладкое.

Я пристроила чемодан у друзей, обещала вернуться через три недели, взяла рюкзак и выехала на юг. Дижон, Париж, Лион, Марсель остались в скобках между немецко-французской границей и тем моментом, когда мы с испанским дальнобойщиком, распивая вино его бабушки, въехали на территорию Италии.

Италия встретила меня скалистыми дорогами, соленым ветром и родными зелёными дорожными знаками. Первая остановка — курортный Варацце. Пятеро неутомимых отдыхальщиков во главе с хозяином дома Энрико сразу дали мне понять, где я нахожусь — в Италии. Там, где смешно, красиво, вкусно. Друзья из попавшей под санкции Москвы делились анекдотами, вышибающими слезу («Цель вашей поездки?» — «Пожрать»), а я направлялась в Геную.

Там на одной из площадей судьба свела меня с музыкантами, которых носило по северу Италии с их португальскими мотивами вот уже год. Группа «Choco Choro» (потрясающие Филиппо, Марко, Дебора и Фабрицио) гастролировала по Лигурийскому побережью с бразильянцем Диего, композитором и учеником алессандрийской Консерватории. И со мной.

Мы кочевали из деревни в деревню всё дальше к югу. Как-то вечером под колокольный звон мы сошли на станции в Камольи, пестром городке, театральными ярусами спускающемся к морю. По верхнему идет железная дорога, средний — амфитеатр, где неспешно гуляют отдыхающие, поворачиваясь то одним, то другим боком к горизонту. Лицом к нему, в глубине сидят торговцы украшениями, сделанными из всего, что выбрасывает на пляж волна. Прибой бьётся этажом ниже, в партере, под мраморными перилами набережной; места на сером галечном пляже занимают с утра.

Солнце таяло за чёрными скалистыми утёсами; город-театр любовался закатом. Церквушка у причала дала третий звонок, и мы поспешили на сцену. В центре пляжа в воду врезался громадный каменный выступ, на нём и расселись мои друзья, настраивая инструменты. Сумерки сгущались, набережная была полна народу. Где-то наверху в темноте грохотали поезда, зазвучала музыка. Вдруг я поняла, что море горит.

Огонь занялся вдоль линии прибоя. Слева и справа с двух концов пляжа в волнах зажигались разноцветные огни — розовые, жёлтые, зелёные, белые; их становилось всё больше, горела уже вся полоса прибоя, и огонь распространялся всё дальше в море, наперекор движению волн. Казалось, что звёздное небо опрокинулось и засветилось под ногами; я сидела на одной из каменных глыб над водой, цветные светлячки множились, подступая ближе. Я поймала одного в руку — бумажный подсвечник с укромно сидящей в сердцевине свечой.

Меня поразили простота и космическое очарование действа. Казалось, что никто из бродящих по пляжу людей не причастен к таинству, но огни всё множились. Вскоре на полкилометра от суши растянулось, волнуясь в такт приливу, нежно сияющее полотно.

Это называется Stella Maris, и я всегда буду благодарна ей за то, что она застала меня врасплох. Камольи, этот театр лицом к морю, был забит зрителями и, затаив дыхание, ждал. Не ждала только я, одна во всём зрительном зале. И потому при первых волнах света у меня из лёгких вышел весь воздух, и я в восторге наблюдала, как свет заполняет бархатную тьму.

В этих краях у Мадонны есть другое имя — Морская Звезда. В первое воскресенье августа процессия из раскрашенных вручную пирог выходит из гавани Камольи и берёт курс на мыс Кьяппа у горы Портофино. Их путь лежит вдоль побережья: языческое племя, освещая дорогу факелами, отправляется на паломничество к алтарю Мадонны на краю мыса. Средневековый гимн Богородице «Ave Maris Stella» наделил её званием защитницы морских рубежей. Так местные рыбаки воздают должное своей любимице.

Все, у кого есть лодки, могут присоединиться к процессии. В это время оставшиеся на берегу жители выпускают на воду тысячи цветных свечей, которые, рассеиваясь, под утро сливаются с горизонтом.

Самое лучшее, что может сделать свидетель этого зрелища — пуститься за лодками вплавь. Не до святилища Мадонны (далековато), а дальше от берега — в тёплые лигурийские воды, в самую гущу цветных огней. Близорукость укрыла от меня очертания города, оставшегося позади, и оттого ощущение свободы стало ещё пронзительнее и ещё первобытнее.

---

После концерта мы спешили на последний поезд в Геную, но поезда не было. То есть ничего удивительного: итальянская электричка не пришла вовремя. Но дело осложнялось тем, что в половину первого ночи поезд мог не прийти вообще. По платформе помимо нас бродило ещё человек тридцать, беспокойство начинало нарастать. Люди переговаривались, с раздражением поглядывая на часы; всем хотелось домой. Поезда не было.

Марко достал флейту, покрутил её в руках и стал наигрывать мелодию, сначала еле слышно. Дебора потряхивала тамубрин, Филиппо расчехлил гитару и начал подыгрывать. Мелодия рождалась в ночной тишине, прерываемой тихим ворчанием и вздохами. Диего достал свой мудрёную бразильскую погремушку и протянул мне. Ритм появлялся постепенно, ломаясь и складываясь снова. Люди на перроне подходили и присаживались, похлопывая в такт по коленкам.

На горизонте колыхалась огненная лента: волны отнесли огоньки далеко в море, чтобы вдоволь с ними наиграться. Паломники, почтив алтарь Морской Звезды, возвращались в родную гавань. С перрона, как с балкона, мы смотрели на черные воды залива, на гаснущие окна высоких палаццо, на пустеющие улицы. С улиц, улыбаясь, смотрели на нас. Утомление, витавшее в воздухе, сменилось безмятежностью. Волшебная простота музыки, праздник света, тёплый ветер, звёздная ночь в приморском городке — только и всего, рядовая магия.

Моменты, когда она рождается, ни с чем не спутать. Это всегда музыка, всегда искреннее любование жизнью, всегда пронзительное ощущение причастности.

Вот мы сидим на полу индуистского храма высоко в Гималайских горах, у каждого в руках — по музыкальному инструменту; мы не умеем играть. Мы бренчим каждый по-своему, медленно постигая загадку этих духовых коробок, трещеток и медных тарелочек. Муканди берет гармонику и раскрывает меха с тихим «Ом нама шивайя...». С этого момента все знают, что делать: слушать его, слушать себя, резонировать. Закрыть глаза, петь вслух и в глубину, ом нама шивайя, чувствовать, как рождается то самое, настоящее. Как оно крепнет, проникает в тебя, очищает, срывается с губ криком, ом нама шивайя, как воздух становится плотнее, а ты — легче. Как музыка течет не из рук, а из точки между бровей, из тёплого лба, из пробуждённого нутра — чистая, как воздух.

Вот мы усталые, ослепшие от темноты бредем по заросшим тропам в болгарском лесу. Мы не видим обрыв, но знаем, что он слева. Как мы здесь оказались, за спиной у двух местных ребят, как вернемся обратно, когда привал? В овраг катятся камни, мы расцарапали ноги в кровь и, возможно, сбились с дороги. Ребята разводят костер, из-за черных ветвей выходит белоснежная полная луна. Из сумки Яна виднеется такой же белый бок гайды: он обнимает кожаный бурдюк, прикладывает губы к трубке, и лес преображается. Протяжная древняя мелодия плывет в ночном воздухе, выворачивая наизнанку, освобождая, обостряя зрение и слух, наполняя силами. Круглая луна, одинокая фигура на тропе, торжество леса над человеком, торжество человека над звуком.

Вот мы придумываем мелодию на ходу, Камольи тихо внимает ей. Дебора нежно напевает что-то знакомое, её голос крепнет, а с ним и музыка. «Choco Choro» продолжают концерт для всех уставших от ожидания, для трех десятков незнакомцев, щелкающих пальцами в такт. Вот такая магия: в ту ночь мы забыли, что поезд не приходит.

А потом он, конечно, пришёл.