Венеция. Ноябрь. Постановка

— … И вдруг в прорезь между дворцами вплывает гигантский лайнер! И зритель уже не понимает, где он. Лайнер выше всех зданий в городе, выше колокольни Святого Марка. И вот он такой большой плывёт в чёрном небе.

— И светится.

— Да! Как рождественское чудо, И кажется, что плывет не он, а вся Венеция.

— Ну это ты загнул …

— Да нет, в этом и смысл сцены! Мы привыкли принимать за ориентир объект, превосходящий нас по размеру. Такая громада всегда кажется неподвижной. Когда мимо тебя впритирку с небом плывёт и сияет такое чудовище, оно заслоняет горизонт. Мозг говорит тебе: это — космос, и земля уходит из-под ног.

— Ты записывай, а то забудешь потом.

— Смотри, вот такая картина: туман и тьма. Паром в ста метрах от причала, но капитан не видит в тумане собственного носа, какой уж там причал.

— Я так один раз чуть не провалился в другой мир, даже жутко. Кажется, что плывёшь по Стиксу, и уже пересёк черту. Темно было хоть глаз выколи, ни огонька вокруг, хотя я знал, что мы уже близко к пристани Сан-Джорджио. Вот это самое страшное — когда не видно света.

— Помню, тоже в ноябре как-то попали ночью в туман: между двумя колокольнями потерялись. Ну, то есть это я потерялся в пространстве, у капитана-то перед глазами радар, как у лётчиков. А у меня палуба под ногами качается, стою головой в тумане, со всех сторон мрак. Только слышно, как англичане спорят, солёная тут вода или пресная. Как будто уже тонуть собрались.

— Единственное, в таких декорациях невозможно спектакль поставить.

— Так я думал, мы фильм снимаем?..

— Ещё можно добавить актуальной критики: про то, как китайцы захватывают Венецию. Показать вот эти их магазины с жуткими сувенирами по 1 евро, бары, где делают капуччино с соевым молоком …

— А мне нравятся их бары, они разбавляют, как бы сказать, итальянское кофейное высокомерие.

— Они тебе нравятся, потому что там недорого и тепло, зимой можно пару часов с ноутбуком посидеть.

— Да это же настоящие перекрёстки культуры! В одном углу сижу я, русский, в другом — американские студенты орут, обсуждают проект по экономтеории, в третьем — какие-то сербы едят холодную пасту. Я так смеялся: фотографируют её, пока она остывает.

— А в четвёртом углу сидит икает местный алкаш, и арахис щёлкает. Перекрёсток культуры, блин.

— И что? Это и есть хвалёный дух Венеции, города-метрополита, где всем есть место.

— А ты когда-нибудь слышал, как пожилые венецианцы на итальянском обсуждают с официантом-китайцем последние новости?

— И что говорят?

— Откуда я знаю? Я ни хрена не понимаю! Ни одного, ни другого. Нет, не нравятся мне эта мода на глобализацию, эти их искусственные цветы по углам … Жуть.

— Венеция это же сплошные декорации, даже париться не надо!

— Ну мы тоже не в Италии 16 века, как ты собираешься уличный театр тут устроить? Не поверят.

— Театр — это всегда фантазия. «Я предлагаю вам число, а вы подставляете нули», помнишь?

— Бред, на дворе 21 век. Давай кино снимать.

— Какая разница, какой век? Искусство вечно. В пьесе лошадь есть, а на сцене — нет, но это неважно, ведь я уже сказал зрителю, что она есть!

— Пойду ещё вина закажу. А ты думай, как ты будешь зрителю показывать закаты, которых нет.

— Сначала накидаем персонажей, потом будем сюжет писать. Например, что с туристами? Чтобы не китайца с селфи-палкой изображать.

— Вот такая сценка — каждый день наблюдаю — стоит мужичок и озирается, прижимая к груди телефон, чтобы не выбили из рук: улица-то узкая, все бегут, толкаются. На мосту в пяти метрах от него раздражённо позирует жена, перед ней постоянно кто-то проходит.

— Если в Венеции ждать, пока все сфотографируются, на работу опоздаешь.

— Вот именно, так и ходишь со скоростью три испорченных кадра в минуту.

— Добро. Ещё мне нравится типаж «скучающий хозяин бара». Знаешь, который стоит в дверях и глазеет по сторонам. Внутри ему грустно, когда никого нет, вот он и выходит на порог поулыбаться прохожим.

— Или хозяйка бара, которая в каждую фразу вставляет «любовь моя», «дорогой» или «сокровище». Знаешь, есть одна такая на площади Санта-Маргерита. «А ты что будешь, любовь моя? Сейчас принесу, звёздочка» …

— Я хочу показать венецианцев. Какие они? Живут во дворцах, устраивают приёмы, прячутся за занавесками?

— Нет, конечно, они ходят за продуктами и водят детей в школу, ни от кого не прячутся. Пьют белое винцо по утрам, как заведено в горах. А в трагетто даже не присаживаются, так и стоят, опираясь на зонтик, пока гондольер переправляет их через Канал.

— Пока эту часть Канала наверняка кто-то рисует … Видишь, их окружает живопись: мрамор, каменные набережные, зелёная вода, отражения — они живут внутри этих картин, в воображении художников.

— Каких художников?

— Венецианской школы. Я не очень разбираюсь.

— В Академию сходи.

— Ходил три раза, всё равно не разбираюсь. Зато я недавно плыл на вапоретто по линии №1 и такое видел! Мезонин, три окна подряд выходят на Гранд-Канал — обожаю такое. Это как кино смотреть: ты в холоде и темноте стоишь на палубе, а там внутри тепло, жёлтые торшеры, всё обито красной тканью, на стенах картины, и между оконными рамами ходят люди. В каждом проёме — сценка.

— Да, там ещё обязательно мама даёт ребёнку конфетку, как на иллюстрации к детской сказке. Или какой-нибудь дед сидит читает в кресле.

— Вот я такого деда и увидел! В окнах было гостиная: сплошные книжные шкафы, и он сидит над раскрытым томом, как старый библиотекарь, с позолоченной лупой. Представь: освещённое окно, рыжий свет, викторианские обои, полки в книгами, этот старик в профессорском пиджаке … а я глазею на него с улицы, в уши ветер дует. Просто Диккенс какой-то!

— Турист, уткнувшийся в карту, чешет репу. Реплика: « Over there! Oh wait a second ... Or maybe not. I don't know …»

— Банально. Всё равно что «It's overpriced here». Надо по-английски, но оригинально.

— Должны же они что-то говорить.

— Вообще, я думал, это будет немое кино.

— Да не будет никакого кина! Будет театр!

— Тогда вот, например: «Смотри, там какие-то статуи!»

— Люди так не говорят.

— Клянусь, вчера услышал у Риальто.

— Тогда хорошо. Надо именно реальные фразы вставлять! Подслушанные на улицах. Я вот недавно видел, как трое пожилых французов остановились перед домом на набережной Скьявони и такие: «Господи, какая красивая дверь!».

— А как это по-французски?

— Не помню. Или как-то в баре местный старичок допил кофе, мотнул головой, сказал: «Мастер должен умереть с инструментом в руках» и вышел. Загадка должна быть!

— Ну вот тебе загадка: вчера иду с вокзала, а мне навстречу — синьора, злая такая, с сыном. Сын выглядит виновато. Слышу издалека ещё: «Если в Италии ты кому-то такое скажешь, считай, что уничтожил человека как личность!». Вот что пацан сказал?..

— Представь: набережная ночью, театральные сумерки. Мезансцена «Ночь в раю». На Джудекке будем ставить.

— Вот заладил со своим театром. Куда ты будешь зрителей сажать? В вапоретто и на воду спускать?

— А это идея! Береговая линия как подмостки!

— Господи …

— Нет, это гениально! Представляешь, прямо перед зрителем сцена: набережная, а ещё лучше — дебаркадер. И эти бесподобные венецианские фонари, от них совершенно театральный свет!

— Ты про то, что не видно ни хрена?

— Зато лирично. А что ты хочешь увидеть?

— Да вот хоть актёров твоих. Что ставить будем?

— Не знаю пока. Может, «Венецианку»?

— Там раздеваться надо для лесбийской сцены, а на носу декабрь.

— Тогда Шекспира. Но на итальянском.

— Типаж: дама с собачкой.

— Это как?

— Пожилые чистокровные венецианки с сумками на колёсиках и маленькими надоедливыми собачками. В естественной среде ходят по двое.

— Тогда отдельный представитель — синьора в тёмных очках, которая в 9 утра заказывает в баре спритц.

— Точно! Пока рядом студентки пьют капуччино.

— У студенток обязательно должны быть обалденные густые волосы, тёмные и блестящие.

— И неподъёмные рюкзаки.

— И одна другой говорит: «Я так счастлива, что мне больше никогда в жизни не придётся разогревать еду».

— Ну … не всё, что подслушано, годится для театра.

— Может, всё-таки кино? Сделаем долгий план Венеции без склеек. Такую длинную проходку по всем самым красивым лабиринтам: Кастелло, Каннареджио, Дорсодуро … Мосты, вверх-вниз, панорамы красивые снимем. Церкви, дворцы, само собой. Нет, ты погоди! Покажем жителей, приезжих, негров, которые просят денег на углах, мусорщиков в спецовках, корейцев с пакетами на ногах. Всё, что тебе нравится: бельевые верёвки, верфи, чайки, вот это вот всё. Одним кадром. Можно такую сцену: оператор идёт за человеком, а тот оказывается в тупике. Думаешь, предсказуемо? Или, например, камера приводит зрителя на плавучую пристань, а там группа немецких туристов решает, куда ехать дальше (за кадром крики: «Нах Маркусплатц!») А в конце зритель как бы заходит на вапоретто и плывёт навстречу закату. Что скажешь?

— Ничего ты в искусстве не понимаешь.

— Вообще, Венеция полна театральных атрибутов. Взять хотя бы балконы. Что может быть зрелищнее балкона? Они здесь на каждом шагу, и каждый достоин оперы. А лестницы! Представь мраморные ступени, на которых разворачивается драма.

— С балконов как раз панораму можно неплохую снять...

— Или, например, занавески: они буквально повсюду. Бархатные портьеры, драпировка, шторы на ветру — очень зрелищно. Какой-то гимн многослойности, это всё метафоры театрального занавеса: загадка, предвкушение, обещание драмы. А деревянные ставни? Я с ума схожу, когда их закрывают! Что сейчас за ними произойдёт? Расскажите! Театр — это как раз возможность заглянуть за штору.

— А когда бельё сушат, тебе это тоже кажется зрелищным?

— Не то слово! Я недавно видел монструозную белую простынь, натянутую над каналом, чистое искусство! Казалось, она сейчас отъедет, как занавес, а там …

— За закрытыми ставнями время от времени должен слышаться плач младенца или стук тарелок. Ну, чтобы вернуть зрителя к реальности.

— Пусть лучше герой вдруг услышит, как пробка от шампанского вылетает. Вот он идёт себе вдоль канала, вокруг тишина, а за стеной — начался праздник жизни. Чувствуешь глубину?

— Нет тут никакой глубины.

— Зато снять легко. Не то что твои званые ужины за портьерами. Начитался Бродского. Как ты себе вообще это представляешь?

— А это будет зависеть от бюджета.

— Я тут накидал реплик для массовки, из первых уст, так сказать.

— Подслушивал?

— Ага. Вот, например, классические: «Пересними, у меня на фото жиры висят», «Как-нибудь ещё вернемся».

— «Похоже на сказку!»

— «Господи, сколько народу-то!»

— Или «Дааа, жить я здесь, конечно, не хотел бы … »

— Ну и пожалуйста, катитесь в ваши уродливые города.

— Общий план, Заттере. Чайка вытаскивает из моря каракатицу и швыряет её на камни. Все с интересом наблюдают.

— Какое-то печальное начало. Может, с панорамы Альп начнём?

— То есть ты согласен, что надо фильм снимать?

— Только с элементами театра.

— Боюсь, что здесь по-другому и не выйдет.

— Теперь давай над финальной сценой думать.

— Ооо, это надолго. Любовь моя, нам тут нужно ещё два бокала вдохновения!

— Сейчас всё будет, сокровище моё!