В попытках рассказать про город начинают обычно с начала. А потом понимают, что выходит неправда (какое у города может быть начало, кроме даты?), бросают эту затею и начинают, откуда хочется.
У Венеции, в отличие от других городов, начало есть. Находится оно у рыбы во рту. (Все кому не лень уже сравнили Венецию с рыбой, так что пойдем по накатанной.)
В рот к рыбе приезжают поезда. Они привозят ей толпы туристов, которые топчут чешую ее мостовых и площадей, постепенно топя ее в Адриатике. Мэрия рыбы озабочена, но об этом потом: ты же только что приехал. Смотри не упади в воду, когда выйдешь из поезда.
Рыба уходит под воду, каждый год оседая на деревянные сваи, вколоченные в дно лагуны. Когда-то давным-давно будущие венецианцы срубили лес, высадили его вверх тормашками в этом глухом углу Адриатики, а сверху положили рыбу. Придавили сотней мраморных соборов и оставили лежать у берегов Италии. Стволы деревьев пропитались морской солью, окаменели, утратили органическую сущность и способность гнить. С тех пор рыба медленно идет ко дну, проседая на этих соляных столбах под весом собственной красоты, и каменные полы церквей бугрятся, распираемые подводным лесом.
Скоро и ты начнешь без памяти топтать ее рыбью спину. Будешь наматывать километры по ее лабиринтам, коридорам, карнизам, чердакам. Под проливным дождем будешь бежать на экзамен — босиком, наискосок по перламутровым чешуйкам кампо. В квадратных дворах кирпичных палаццо будешь танцевать под балканский gypsy-punk, доверив туфли и сумку паре неподвижных американцев. Не чуя под собой ног, срезая углы, будешь нестись на причал, чтобы запрыгнуть в последний ночной вапоретто, избавляя рыбу от веса собственного тела.
У рыбы есть все, даже еврейский музей. У нее есть облюбованный студентами острый плавник, живописный пищевод Гранд-канала и пушистый зелёный хвост с садами Биеннале. Есть дома-дворцы и переулки-тупики. А ещё у неё есть туристы — они заполняют тускло освещённые бары, этажи отелей, палубы вапоретто, всю площадь Сан-Марко от угла до угла, улицы, мосты и вообще промежутки между городскими стенами. Их толпы текут по трахеям и прожилкам, звеня монетами, поддерживая в рыбе жизнь.
Туристы смотрят на Венецию, а ты посмотри на туристов. Сядь в тени у какого-нибудь моста в закоулках Большого канала и следи за проплывающими под ним гондолами. Посмотри, как гондольеры лениво ворочают в воде вёслами, как пассажиры тихи и послушны, как никто не смотрит по сторонам. Как толстуха в золотой маске с перьями наводит объектив на мужа; как кореянки, держась за борта, елозят по гондоле в поисках ракурса; как дама в пластмассовом цветочном венке, согнувшись над телефоном, редактирует десяток селфи сразу. Заскучавшие гондольеры болтают по мобильному; иногда, заболтавшись, они врезаются правым плечом в сырую крипичную стену дома и поспешно отталкиваются от неё ногой.
Перед тобой рыбий лимфоток, а в нём движется всё. Четверо пожарных, стоят, сложив на груди руки, в несущейся мимо моторке. Куда они спешат, и бывают ли в Венеции пожары? Подожди, не всё сразу. Рабочие с усталыми лицами, в заляпанных краской штанах плывут следом в большой грязной лодке; увидев, как ты свесила ноги с моста и внимательно их рассматриваешь, они улыбаются и хватают тебя за ботинок. За очередной гондолой появляется длинная плоскодонка, груженная коробками; на них лежат, беззаботно глядя в небо, два африканца. По каналам плавают полицейские катера, «скорая помощь» и роскошные такси из отполированной древесины с кожаным салоном. Клюют носом лодки-киты, оставленные венецианцами на привязи по обочинам каналов.
Внутри у рыбы — пузырь, который держит её наплаву. Попробуй найти его. Если не ищется, зайди на венецианскую википедию — Venipedia, в ней по полочкам разложена вся анатомия города: где сердце, где жабры. Здесь площадь называют «полем», бокал — «тенью» и абсолютно всех — «amore». Венецианки похожи на фигурки из муранского стекла, матросы на вапоретто бывают добрыми и злыми в зависимости от дня недели, а выход из тупиков есть всегда, пусть иногда в воду. По ночам венецианские палаццо зажигаются изнутри, как рождественские витрины, и проплывающие мимо поздние пассажиры могут рассмотреть деревянные ребра высоких потолков и золотые люстры гостиных. Спи, пока рыба погружается в лагуну. Венеция никуда не денется — ты расколдуешь её потом.
Прохожий, спешащий на поезд или паром, боится венецианских тупиков, как огня. Турист — если он только приехал — относится к ним благосклонно: ну что ж, придётся вернуться. Те, кто думал, что за три дня разобрался в неожиданной логике здешних улиц, раздраженно мусолит карту: неужели опять ошибся?
Сядь в конце тупика и наблюдай, как люди сворачивают не туда. Сзади раздаются шаги, человек приближается. Не поворачивайся: ты спиной почувствуешь, знает ли он, что в конце есть поворот. Он может засомневаться, остановиться, чертыхнуться, повернуть обратно. Может вполголоса обсудить это со своей спутницей. Может щелкнуть затвором и удалиться. Но если он остановился, и всё затихло … вот тут-то можно и повернуться.